Больше не хотелось ни плакать, ни сочинять стихи, ни даже петь. Ничего не хотелось, кроме того, чтобы идти по вечернему проспекту, засунув руки в карманы, и даже не смотреть по сторонам. Не задерживаясь ни на мгновение взглядом на лицах прохожих, чтобы не выискивать в них жемчужного цвета глаза. Не окидывать взглядом проходящих мимо ребят, словно высматривая среди них коренастую щуплую фигурку. Не прислушиваться к заливистому хохоту валяющих дурака ребятишек, чтобы сердце не рвалось пополам от желания ещё раз услышать тот задорный и заразительный смех, от которого в груди Стёпки разливалась сама собою звенящая радость.